Недавно, когда его пригласили в Смольный для вручения почетного знака «За успехи в развитии физкультуры и спорта», губернатор Валентина Матвиенко, учитывая возраст Бориса Мироновича и то, что живет он далековато, в Автово, велела организовать машину для ветерана, на что он, рассмеявшись по телефону, ответил: «Сам прекрасно доберусь на общественном транспорте, мне так привычней!» Старый солдат, дошедший до Берлина, весь израненный на войне, свою мирную жизнь посвятил спорту. Он подготовил трех чемпионов мира по шашкам, 6 чемпионов СССР, 62 мастера спорта, написал 31 книгу о шашках. Почетный мастер спорта, заслуженный тренер Российской Федерации, академик двух академий, он и поныне не сидит без дела - ведет детский шашечный кружок в 387-й школе-лицее.

Пьяные роты города берут...

Про свою фронтовую молодость Борис Миронович вспоминает с задором и увлечением. Даже не верится, что речь идет о войне. Но в том-то и дело, что трижды раненный рядовой-пехотинец 330-го полка 66-й стрелковой дивизии даже на том мрачном отрезке жизни умел попадать в курьезные истории и неповторимые приключения.

Рядовому Герцензону довелось участвовать в очень серьезных военных кампаниях. В 43-м - в прорыве блокады под Шлиссельбургом, в 44-м - в боях на Пулковских высотах, где он был впервые ранен. Отлежал в госпитале, и снова - в бой.

Под Лядами Псковской области впервые пришлось сражаться в рукопашном штыковом бою. Спрашиваю Бориса Мироновича: «Страшно было?» В ответ смеется:

- Да какой-там страшно! Перед атакой мы так накачались спиртом, что море по колено было. А вышло вот что. Нам поставили задачу: взять поселок Ляды, где у немцев был мощный опорный пункт. Мы, пехота, должны были «свалиться» на немцев с горы. От нашей роты из 240 человек к тому времени осталось всего 65 бойцов, а пайковую водку привезли прямо в больших армейских термосах в расчете на полный состав. Ну не пропадать же добру! Бойцы черпали горькую прямо котелками, тут же выпивали ее, занюхивая рукавом гимнастерки, - и в атаку. Смутно помню, как наша пьяная рота катилась с горы: кто кубарем, у кого ноги заплетались, при этом такой мат стоял, что немцы, завидя нас, просто оторопели, а когда пришли в себя, то уже поздно было, мы проскочили первую линию их обороны и вкатились в Ляды. Помню, войдя в раж, я колол фрицев штыком направо и налево, помню, и меня штыком ткнул какой-то немчура. Словом, очнулся я не скоро. Наши уже Ляды взяли, развернули там санбат. Сестра подходит ко мне, дает «сто грамм», говорит: выпей, мол, другого наркоза нет, а тебя сейчас зашивать будем. Меня же с души воротит от одного только запаха водки. Я, видимо, такую гримасу скорчил, что она подумала, будто я совсем плох. Позвала хирурга, говорит: вот этот, кажется, помирает: А хирург смеется: «Не видишь разве, пьян он в стельку, самое время штопать, пока не протрезвел!» Вот так я в первый раз в жизни напился до чертиков.

«Ежик в рамке»

- Потом всех нас, прооперированных, перебросили в Лугу, - продолжает свой рассказ Герцензон. - Поместили в госпиталь рядом с железнодорожной станцией. Вскоре немцы стали бомбить станцию, а заодно и нас разбомбили. Я лежал весь перебинтованный на втором ярусе нар, прямо у окна, что, собственно, и спасло мне жизнь. Взрывной волной меня вместе с оконной рамой выбросило со второго этажа да прямо на забор из колючей проволоки. Благодаря чему и не разбился - проволока самортизировала, и я завис на ней вместе с рамой. Когда немцы улетели, появились наши санитары с носилками - трупы убирать, раненых собирать. Увидели меня, опутанного «колючкой», да еще с рамой на шее, и кто-то окликнул: «Эй, ежик в рамке, ты жив там али чего?» Ответил, что жив, меня сняли с большим трудом, освободили от проволоки и этой дурацкой рамы. Положение мое, конечно же, еще более усугубилось: к первоначальному ранению в грудь добавились свежие осколочные травмы, порезы стеклом и десятки царапин от колючей проволоки, словно меня стая диких кошек драла. Но дело молодое. И я быстро пошел на поправку.

Как маршал Конев меня заприметил...

Борис Герцензон встретил победу в Чехии, в городе со страшным названием Смершов. Всех, кто подпадал под демобилизацию, отправляли в специальный полк под Веной, в австрийский город Мархегд.

- Конечно, уже не было никаких занятий, строевых подготовок, стрельб, мы болтались по полку из угла в угол, изнывая от безделья в ожидании отправки домой. Иду я как-то мимо бывших немецких вещевых складов и вдруг вижу: прямо на траве перед ними лежит стопка шашечных коробок - штук двести игральных досок. До войны я занимался в Центральном Доме пионеров в шашечной секции, выполнил норму перворазрядника по шашкам среди ленинградских школьников. Вот и решил тряхнуть стариной, провести сеанс одновременной игры сразу на 30 досках прямо на плацу. Бойцы, изнывавшие от скуки, пришли на плац все как один: кто в шашки сразиться, а кто просто поболеть.

Только я начал играть, как почувствовал на своем затылке чей-то пристальный взгляд. Оборачиваюсь, и глазам не верю - сзади меня в трех шагах стоит маршал, высокий красавец Иван Конев со свитой офицеров. Я не растерялся, вытянулся по стойке смирно и доложил: «Товарищ Герой Советского Союза! Рядовой Герцензон проводит сеанс одновременной игры». - «Валяй, орел!» - ответил Конев и пошел дальше. Едва я закончил сеанс, победив со счетом 30:0, как в казарму залетает дежурный офицер и с порога: «Где тут шашист!? Срочно - к командиру полка!»

Прибегаю я в штаб, полковник при мне вызывает зам по тылу и отдает ему распоряжение: срочно одеть меня в офицерскую форму, выдать хромовые сапоги, сухой паек и препроводить в Берлин в штаб фронта.

Из рая - на гауптвахту

- В Берлине принял меня один генерал и говорит: «Ну что, обыграешь в шашки чемпиона Германии?» - «Не знаю», - отвечаю я. «Так не отвечают, - поправил меня генерал, - надо говорить: есть выиграть матч! Сам понимаешь, дело политическое, не пристало нам фрицам проигрывать». Словом, деваться мне некуда, а до игры еще 10 дней. Дали мне путевку в дом отдыха, чтобы потренировался в спокойной обстановке. Приезжаю туда - батюшки, хоромы-то какие, лес кругом, благодать! И отдыхают там не ниже чем полковники и генералы. Комендант долго рассматривал мою путевку, сверяя ее с красноармейской книжкой, потом пожал плечами и поселил меня в отдельный номер. Впервые за четыре года войны я спал как в раю, на белоснежном белье, в мягкой постели с пуховыми подушками. Завтрак проспал, а на обед идти боязно, глянул в зал, а там одни полковники да генералы - в глазах от звезд рябит, представил себе: вот я сейчас, рядовой, 25-летний юнец, заявлюсь в эту компанию: Так бы и остался голодным, если бы не повар Костя, мой сверстник. Он затащил меня на кухню и накормил. Ну, а после обеда я разомлел и осмелел. Предложил коменданту организовать сеанс одновременной игры в шашки. Предложение приняли 15 генералов. Счет 15:0 в мою пользу. И я стал всеобщим любимчиком. Теперь, заходя в столовую, я уже не искал места, а отцы-командиры меня сами зазывали каждый за свой столик. Очень скоро я понял, что обстановка в доме отдыха - ни к чему не обязывающая, никто ни от кого не зависит, а, стало быть, все в приятельских отношениях, не надо никому козырять направо-налево, во фрунт вытягиваться перед генералами... За 10 дней в доме отдыха я заматерел, отъелся, запросто общался с высшими чинами, а они - со мной, не обращая внимания на мои чистые погоны. И это меня, признаться, сгубило.

Через 10 дней приезжаю в Берлин на матч, и первое, что со мной происходит - попадаю на гауптвахту. Потерявши бдительность, не отдал честь одному майору. Военный патруль приводит меня, такого щеголя, на «губу», и тут начинается: по документам - солдат, а форма офицерская, как это объяснить? Стал что-то лопотать про шашки, про ответственный матч... Старшина с гауптвахты рассвирепел от «такого наглого вранья» да как врежет мне кулаком в нос, я там кровью и умылся.

Раздели меня до нижнего белья - и в карцер. Там уже сержант сидит. Я давай ему свою историю рассказывать. Он выслушал меня внимательно и говорит: «Я тут уже не одни сутки. Так вот, два дня назад патруль притащил на "губу" старшину, а тот оказался Героем Советского Союза. Но их же по уставу не имеют права трогать. Когда комендант узнал, кого они держат, прибежал к нему извиняться и просить его покинуть гауптвахту, но тот сказал, как отрезал: «Выйду только, когда вся ваша команда по стойке смирно выстроится и под оркестр меня отсюда проводит». Комендант заныл, мол, где же я вам оркестр-то возьму. А Герой отвечает ему: «А это меня уже не волнует, не хочешь под трибунал идти, значит, найдешь». И действительно, комендант нашел музыкантов, и под музыку к песне «Идет война народная, священная война...» Герой вразвалочку прошагал мимо вытянувшихся перед ним военных комендатуры и вышел вон через настежь распахнутые перед ним ворота».

А тем временем меня уже искали по всему городу - не срывать же матч. Додумались позвонить в комендатуру, и уже через 15 минут за мной примчалась машина из штаба. Разъяренный полковник влетел в помещение «губы», смачно отматерил коменданта и велел немедленно вызволить меня из неволи. Но я, стоя с разбитым носом, решил повторить подвиг Героя Советского Союза - твердо сказал, что пока ударивший меня старшина не извинится передо мной и не понесет наказание за рукоприкладство, я отсюда не выйду. Дело кончилось тем, что старшина буркнул мне извинения и на 10 суток занял мое место в карцере.

Великое шашечное сражение

- И вот настал решающий момент. Во флигеле с большим залом собралось человек 40 офицеров - высшее командование фронтом и несколько немцев в цивильной одежде - группа поддержки своему спортсмену, в недавнем прошлом высокопоставленному офицеру штаба немецкой армии. В середине зала - стол, шашечная доска. Появился и мой соперник: высокий немец с орлиным носом, чемпион довоенной Германии по шашкам Рудольф Бернс. Я, как полагается, протянул ему руку, но она повисла в воздухе. Подумал про себя: «Ах ты сукин сын, ну мы сейчас посмотрим, что ты умеешь». Делаем первые ходы, и я разыгрываю дебют-отыгрыш (это когда шашки бьют назад). Он вдруг замахал руками, кричит: «Нихт, нихт!» Переводчик поясняет мне и собравшимся, что в немецких шашках бить назад - не по правилам. Я оказываюсь в довольно сложном положении и еле-еле свожу матч вничью. Всю ночь в гостиной тренируюсь играть по правилам немцев (матч был рассчитан на

6 дней по две партии ежедневно). И в конечном итоге одерживаю победу со счетом 9:3.

Командование фронтом в торжественной обстановке вручило мне боевую награду за победу над Германией в шашечном сражении - именные часы с соответствующей надписью.

Уже потом я узнал, что это был матч престижа, матч примирения, своего рода сигнал лояльности по отношению к гражданскому населению Берлина. Но нашей великой армии, победившей в великой войне, не пристало уступать немцам даже в таких мелочах.

Святослав Тимченко, сайт "МК в Питере", 10 мая 2006 года.